В работе газетчика, как и в любой другой, хватает рутины. Бывают и откровенно скучные новости, и рерайт… А вот знакомиться с новыми людьми всегда интересно. Особенно, если человек немало повидал на своем веку и готов рассказать о том, чему был свидетелем.
Юлия Егоровна Кружкова — один из старожилов деревни Темный Лес. Возраст у собеседницы действительно почтенный. Она родилась в 1929 году. 20 век — противоречивое и сложное время. Но у Юлии Егоровны характер человека, не озлобившегося на жизнь, хотя лишений выпало немало: детство впроголодь, тяготы немецкой оккупации, тяжелый труд в послевоенные годы… И память у женщины отличная. С кем, как не с ней, и поговорить о прошлом деревни? Как здесь жили раньше, чему радовались, о чем горевали.

— Родилась я 7 апреля 1929 года. Это был удивительный день: люди праздновали Благовещение и Пасху одновременно. Такое бывает крайне редко, в последний раз — в 1991 году. И для меня такое совпадение стало определяющим. Даже в самое трудное время не забывала о молитве. Читаю Евангелие — понемногу — и сейчас. Бог ведет меня по жизни.
Корни мои — на Смоленщине. Родилась в Монастырщинском районе, на хуторе Шишково. Моего отца звали Егор Илларионович, а мать — Мария Терентьевна. Они из крестьян. Мне было всего 5 лет, когда родители, а с ними и другие наши родственники перебрались на новое место жительства. Неподалеку от Темного Леса есть поселок Ленинский. Сейчас там живет всего пара человек. А до войны…
Почему родители переехали? Хутор наш стоял на голом месте. Постоянно возникали проблемы с заготовкой дров на зиму. Возможно, были и другие причины — по малолетству всего знать не могла.
В Ленинском мы жили сравнительно недолго, несколько лет всего, а затем перебрались в Темный Лес. Шло укрупнение колхозов и деревень. В 1940 году отец поставил сруб — тогда наш дом был самым крайним в деревне, накрыл крышу. А остальное — не успел. Он многое не успел в жизни сделать — мешали войны. Папу призывали на финскую, он участвовал в походе в Западную Польшу. И сложил голову на Великой Отечественной. Мой младший брат, Николай, так никогда его и не увидел. Когда немцы напали, Коле было всего две недели отроду. Хорошо, что дома сохранилась фотография. На ней папа в военной форме — простой солдат. А рядом — мама. Молодые и красивые.
Что я помню о войне? Вот первые дни. Мы, детвора, играем на улице. Сейчас она Центральная, а тогда названия, кажется, не было; обычная песчаная дорога. Высоко в небе гудит немецкий самолет. Задрав головы, смотрим. От самолета отделяется точка и мы, радостные, кричим во весь голос кто что: «Летчик шапку потерял! Летчик шлет привет»! И вдруг поодаль — взрыв. Всех как рукой смело. Испугались, разбежались, спрятались…
Немцы первые дни в деревне не задерживались — шли вслед за фронтом; постоянный гарнизон, охранявший железнодорожную станцию, появился уже позже. А вот советские военнопленные были с первых дней. И это интересная история.
Помню, что к нам определили на постой сразу троих солдат. Недостатка в продуктах еще не было. Держали корову — имелось молоко. К тому же красноармейцы, отступая, оставили открытыми склады на станции. С умыслом: чтобы продовольствие не досталось врагу. Жители Темного Леса и окрестных деревень брали себе муку, кукурузу, сахар. Мама тоже успела кое-что принести. Тем и жили.
Солдаты в благодарность за приют помогли нам доделать хату. Они оторвали доски с кузовов грузовиков, брошенных возле деревни — были там и целые машины, и сгоревшие — и настелили под ногами. Уже после войны, когда делали ремонт, я об этом вспоминала: подняли пол, а доски снизу оказались выкрашены зеленой — защитного цвета — краской.
Солдаты прожили у нас недели три. Потом немцы собрали военнопленных и куда-то увезли. Но досчитались не всех.
Одного из красноармейцев, живших у нас, звали Миша. Рыженький такой, 1925 года рождения. В тот день он пас корову. И когда немцы увели его товарищей, мама побежала на луг: предупредить. Миша в ответ попросил принести еды и листок с карандашом. Мама собрала ему узелок с хлебом, отлила литр спирта. На станции до войны стояли цистерны, в которых хранился спирт, привозимый с завода в Рясно. Во время отступления красноармейцы емкости уничтожили: обстреляли. Текло ручьями! Люди, кто смекалистый, успели набрать.
На листке Миша записал наш адрес, попрощался и ушел. Сказал, что попробует догнать фронт и перейти к своим. Получилось или нет — мы не знали.
Как жилось при немцах? Мысли были: уцелеть… Оккупанты ввели в деревне комендантский час. Некоторых из односельчан расстреляли. В общем, творили, что хотели. Размещались солдаты в двухэтажных бараках — там до войны жили железнодорожники. Под окнами казарм — тропинка. Однажды иду, а сверху на меня — помои из ведра. Забава! Я в ответ: «Мерзавцы»! и бежать…
Немцы, пока было их время, гоняли людей — редких мужчин, женщин, подростков — пилить лес вдоль железной дороги. По обе стороны метров на 50 —100. Так им было проще бороться с партизанами, устраивавшими диверсии.
Деревья валить топорами и ручными пилами — труд тяжелый.
Огромные штабеля бревен лежали на станции, время от времени их на платформах отправляли в Германию. Вывезли не все, и при отступлении — подожгли. Черный дым стоял над деревней несколько дней, представляете? Дышалось с трудом.
А еще немцы подорвали в деревне колодцы — бросали внутрь гранаты. После этого пришлось ходить с коромыслом за 3 километра — в Гололобовку!
Отступление чем еще запомнилось? За несколько дней до того, как взорвали колодцы, пошла я за водой. Иду и кушаю преснак — простую такую, безо всякой начинки, лепешечку, которую мама в печке испекла. В это время на лошади подъехал солдат. Стоит и смотрит. Я сильно испугалась.
И вдруг немец говорит на ломаном русском: «Камрад кушать хочет…» И протягивает руку. Я кусочек, конечно, отдала. А он достает из кармана упаковочку конфет-таблеток — взамен.
…Уже после того, как пришли наши, жить стало легче. Опасно было по-прежнему. Немцы все еще рядом: за Проней, за Дрибином, и время от времени обстреливали из артиллерии деревню, станцию и лес, где стояли военные части. Но боязни не было. И с продуктами проще. В бывшей колхозной конюшне разместился советский госпиталь. У нас в доме квартировали врач и медсестра — они, к слову, вылечили меня от тяжелой ангины. Из госпиталя приносили грязные бинты и белье. Мы стирали, и нам тоже помогали.
А 1943 году вдруг пришло письмо — военный треугольник. Тогда все письма были такими, без конвертов и марок. Прямоугольный лист бумаги по диагонали складывался справа налево, а потом пополам — слева направо. Внизу оставалась узкая полоска. Она служила клапаном, который заправлялся внутрь треугольника с загнутыми углами. На лицевой стороне писали адрес.
«Вы, конечно, будете удивлены…» Оказалось, весточку прислал Михаил! После побега он сумел перебраться через линию фронта. Воевал. О том, что наша местность освобождена, узнал из сводок. В письме Михаил интересовался, как наши дела и благодарил за помощь.
Так и завязалась переписка. Я отвечала по поручению мамы — до войны успела закончить три класса, читать и писать знала. Через некоторое время Михаил попросил разрешения адресовать письма именно мне. Присылал из Берлина красивые открытки.
А в 1945 году он решил приехать. Не наобум — поинтересовался, как к этому отнесемся. Мне отчего-то его приезда не хотелось, но… Помню, в тот день ходила в соседнюю деревню за луком для посева. Возвращаюсь, а навстречу радостные подружки: ваш Миша приехал! Они знали про эту историю.
Михаил в доме, в солдатской форме. Сделал предложение. Сам он был из Москвы, отец его работал редактором в газете «Правда». Но мне в Москву не хотелось! 16 лет всего. Папы нет, мама одна растит нас троих… Да прежде я никуда из деревни и не отлучалась. В общем, отказалась. Михаил потом снова писал… Но я решения не поменяла.
А через год, не поверите, вышла замуж! В Темный Лес приехали солдаты из Карелии. Там они служили в охране — стерегли лагерь немецких военнопленных. А на нашей станции грузили в вагоны картофель — для заключенных. Один из солдат — Василий — стал за мной ухаживать. Он тоже воевал — освобождал Чехословакию. Друг другу мы понравились. Василий съездил в часть, уволился, и вернулся обратно. Работали в колхозе, растили детей. Незаметно и годы прошли…
Текст и фото
Максима ТЕТЕРИНА