Время приближалось к полудню. Не по-осеннему ярко светило солнце, щедро одаривая землю своим теплом, но на улице все же было прохладно. Редакционная машина остановилась возле дома Валентины Брукштус. Доброжелательно виляя хвостом к нам навстречу выбежал молодой пес, за ним шел сын хозяйки домовладения.

«Да вы проходите, не стесняйтесь, мама вас ожидает», — сказал мужчина, приглашая войти в дом.

В доме тепло и уютно, из печи доносился аромат картошки и котлет. Хозяйка приветливо пригласила к столу, где и состоялся наш разговор о том далеком детстве Валентины Григорьевны.

— Жизнь моя обидная, — начала свой рассказ моя собеседница, — так как родилась я перед войной, в 1939 году в поселке Литвины, что находился рядом с Сусловкой. Наша хата стояла первая от дороги. У родителей я была единственным ребенком. Отец мой перед войной ушел служить в армию. Началась война, так мы его больше не видели, он погиб на фронте. Что я помню о войне? Страх, слезы, голод, разруха… Немцы оккупировали нашу местность, жители ее убежали прятаться в лес, который находился недалеко от деревни. Помню, что через какое-то время мы с мамой остались в лесу одни. У кого дети были повзрослее, те убежали, так как немецкие солдаты приходили в лес, искали мирных жителей и безжалостно их расстреливали. Как сейчас помню, мы с мамой сидим под огромной елью, ее большие ветви склоняются до земли. Мы увидели, как верхом на коне к нам приближается немецкий солдат. Мама прижала меня к дереву, а сама стала впереди, закрывшись еловыми ветками. Мы стояли не дыша, немец проскакал рядом, не заметив нас. Есть Бог на свете! Фашисты бесцеремонно расправлялись с молодежью. Полицаи из односельчан указывали на некоторых молодых девушек, а немцы их расстреливали. Такая участь постигла мою родную тетю и еще троих молодых женщин из нашей деревни. Почему фашисты убили именно их, не могу сказать, может потому, что они были комсомольцами или как-то связаны с партизанами.

Еще хорошо помню, как нас погнали в беженцы. Построив всех в колонну, немецкие солдаты гнали нас по дороге, как скот. В конце колонны отстала одна старушка, она шла, опираясь на колышек, немецкий солдат с автоматом подгонял ее палкой, она упала, фашист стал бить ее большой палкой, затем ногами скатил в овраг у дороги.

Остановились мы в одной деревне под Могилевом. Жили в земляном погребе, там нас находилось несколько семей. Одолевал голод, хотелось есть. Мальчишки, что были постарше меня, грызли чеснок, который нашли в нашем пристанище. Хозяин погреба все время сидел возле двери у входа, прислонившись к подушке. Из деревни доносились выстрелы. Однажды я попросилась в туалет на улицу. Выскочила, смотрю, а деревня вся полыхает огнем. Повернулась в сторону, немец с автоматом скребется через забор. Я быстро юркнула в погреб. Фашист выстрелил в дверь погреба, пуля попала в мужчину, который сидел у двери.

Когда Сусловку освободили от немецко-фашистских захватчиков, мы с мамой возвратились в родную деревню. Дом наш был полностью разобран. Поселились в землянке, где кроме нас жили еще три семьи с детьми. Затем перебрались в небольшую баньку, которая стояла на краю деревни. Пол в ней был земляной, мы с мамой собрали доски, которые остались от нашей хаты, застелили там пол, так и жили. Позже к нам подселили восьмидесятилетнего старика, оказалось, что это была его баня. Вскоре он умер, нам пришлось его хоронить, так как родственников на тот момент у него не было. У старика где-то был сын, он в деревне не появлялся, боялся. Потому что, когда немцы оккупировали нашу деревню, он пошел в полицаи. Люди говорили, что однажды его видели ночью, он приходил к жене и сыну попрощаться. Супруге сказал: «Ищи себе хозяина, я больше сюда не вернусь».

Я пошла учиться в школу, которая располагалась в избе односельчанки. Мама работала на гусеферме, нам выделили делянку под строительство жилья. Тяжело было без отца, на себе таскали бревна, нанимали людей, сруб все же сложили. Крышу накрыли соломой, за тем раздобыли щепу. С малых лет я работала наравне со взрослыми. Когда пошла в четвертый класс, мама сильно заболела и мне пришлось заменить ее на гусеферме, не до учебы было тогда, нужно было работать. Кроме того, что досматривала колхозных гусей, ходила вместе со всеми на луг заготавливать сено. Затем меня определили дояркой. Коров тогда доили вручную, сами заготавливали им корма, делали «запарку». Ведрами ее таскали и кормили скот. Позже работала телятницей, в группе было 60 голов. Сама раздавала корма телятам, приходилось конную телегу с сенажом по 300 килограммов на себе переносить по проходу фермы. Я была очень ответственным работником, у меня каждый теленок был накормлен, среднесуточные привесы летом достигали до полутора килограммов, а зимой — не ниже 800 граммов. Вот так мы жили и работали. Скромно жили, но дружно, работали толокой.

Женщина замолчала, теребя натруженные, морщинистые руки, на щеке блеснула слеза. В такой момент понимаешь состояние души уже пожилого, но по-прежнему доброго, скромного и замечательного человека, который любит родную землю, людей и всегда стремится к тому, чтобы они жили в мире и согласии.

В свое время Валентина Григорьевна вышла замуж за местного парня, он трудился в колхозе трактористом. Они построили дом, воспитали троих сыновей. На подворье держали большое домашнее хозяйство, обрабатывали гектар земли, как и было положено в крестьянских семьях. Таких заслуженных людей труда, как Валентина Григорьевна Брукштус, в районе осталось совсем немного. Они не жалуются на жизнь, благодарны нашему государству за заботу о пожилых гражданах, уважение к ним. За то, что своевременно получают достойную пенсию и ни в чем не нуждаются. Эти люди особой судьбы, особой силы духа. Они являются ярким примером для подражания не только молодежи, но и более старшего поколения, которые порой, не умеют и не желают преодолевать какие-то трудности.

Людмила СВИРИДЕНКО